— Б…ь!

От ругательства оторопь животного тут же прошла, и оно немедленно юркнуло в сугроб, не забыв прихватить с собой снаряд. Нисколько не раздумывая, следом бросился и старший лейтенант. Упустить шанс во всем этом разобраться, он просто физически не мог.

— Вот же сайгак… — задыхаясь от бега по глубокому снегу, фырчал парень. — Куда же ты так несешься, лохматый черт⁈

Из снежной шапки то и дело выглядывала бурая башка. Тоннели в сугробах у животного рыть не получалось, поэтому ему и приходилось снова и снова выпрыгивать.

Оторвался, к сожалению. Синицын с досады пнул сапогом по снежному бугру. Бобер, словно сквозь землю провалился. Следы кончились. Дальше были только землянки с личным составом второй роты. Не могло же животное там спрятаться…

— Не привиделось же мне это в самом деле? — особист наклонился и, захватив снежный ком, с силой растер лицо. Только колючий холод так ничего и не прояснил. — Не-ет, я точно видел этого проклятого бобра, тащившего самый настоящий снаряд.

Особист напоследок огляделся по сторонам, но необычного животного так и не увидел. Бобер пропал.

Махнув рукой, Синицын развернулся и пошел к ближайшей землянке. Нужно было бойцов опросить обо всем этом. Вдруг, это дело рук немцев. Собак же обучают мины к танкам таскать. Может немецкие дрессировщики научились такое же проворачивать с бобрами? Правда, это очень дико звучало, не мог не отметить политрук.

— Бойцов опрошу, а потом все в рапорте изложу. Еще бы бобра этого поймать и командованию предоставить, — прикидывал мужчина, что ему делать дальше. — Тут даже не медалью пахнет, а кое-чем больше…

Оказавшись у землянки, Синицын остановился. Внутри, похоже, кого-то отчитывали. И прислушавшись, он разобрал кое-что.

-…Тебе что было сказано? Еда! Вкусно, ням-ням! А ты что притащил? — возмущенный голос показался особисту очень знакомым. Правда, он никак не мог вспомнить, где его слышал. — Это же нельзя есть. Отойди от меня! Я сказал, отойди! Больше не буду чесать тебя за ушком! Я тобой очень недоволен!

Ничего не понимая, старший лейтенант шагнул к холщовой плащ-палатке, висевшей вместо двери. На всякий случай вытащил пистолет. Ведь, внутри происходило что-то странное.

— Что-то эти самые странности множатся. Размножаются что ли…

Резко откинул ткань и шагнул внутрь землянки, в которой к его удивлению никого не оказалось. Пусто. Совершенно пусто.

Синицын осмотрелся по сторонам. Не поленился, заглянуть под полати у земляных стен. Опять никого.

— Эй, кто тут есть⁈ Выходи, черт тебя дери! За такие шутки к нарядом не отделаешься…

Глава 9

В расположении батальона…

Смеркалось. Тени от деревьев становились все длиннее и длиннее, постепенно напоминая лапы и когти диковинных зверей. От усиливавшегося к вечеру мороза сильнее хрустел под ногами снег. Ступишь раз — два, а хруст будет такой, словно взвод солдат промаршировал.

Из землянок, укрытых большими снежными шапками, потянулись бойцы с котелками в руках и ложками за голенищами сапог и валенок. Днем лишний раз с позиции не отлучишься, а сейчас можно. Немец тоже ужинаться собирался, а, значит, затишье продлиться еще немного.

— Это что же такое твориться, братцы? — у кухни, здоровенного столитрового бачка на колесах, уже стоял высокий детина с рыжим чубом, выбивавшимся из под теплой шапки. В руках алюминиевый котелок ходуном ходил, а сам приплясывал от нетерпения. Аромат по поляне такой шел, что и другие едва в пляс не пускались. — Чуете какой запах⁈ Слюна так и течет. Прямо сейчас Богу душу отдам! Гвен, братишка, где же ты раньше-то был⁈ Да с таким поваром мы теперь…

Не договорив, рыжий обернулся. Краем уха услышал, как старшина покряхтывает. Начальство идет, значит.

— Семенов, опять ты балаган развел⁈ Вдобавок, и Бога через слово поминаешь. Что ты за комсомолец такой⁈ По нарядам соскучился? — начал было отчитывать бойца старшина. Чувствовалось, точно Семенову пару нарядов «прилетит». Но не случилось. — Хм… Пахнет-то как. Никак ушицей?

В его голосе слышалось немалое удивление. Сам ведь кухонным делом заведовал и знал, что с продуктами в батальоне совсем негусто. Крупы и тушенки с мерзлой картошкой немного оставалось. Словом, не разгуляться повару. А он, смотри-ка, исхитрился уху приготовить.

— Ну-ка, Гвен Иванович, сказывай, чем сегодня бойцов кормить будешь? — подозрительно прищурившись, старшина посмотрел на нового батальонного повара. Контуженному, судя по всему, парню они уже и отчество дали — Иванович, в честь комбата. Фамилия «Лесной», из леса, значит, вышел. — Ну?

А тот, загадочно улыбаясь, уже доставал из бачка полный черпак с ароматной жижей. Старшина еле-еле успел подставить свой котелок. Чуть промедли, и все варево бы оказалось на снегу.

— Ты, суки…

Раскрыл было старшина рот, чтобы обложить по матери неумеху косорукого, как замер. С наслаждением вдохнул пар от котелка и, потянулся за ложкой, которой тут же зачерпнул похлебки.

— Что же ты, паскудник, делаешь… — просипел он, едва не застонав от наслаждения. Похлебка удалась: густая, пряная. Рыба так уварилась, что разваливалась и таяла во рту. — Прямо, как матушка в детстве делала… Всамделишняя ушица. Где же ты рыбу взял?

Знал, что спрашивать. Еще неделю назад, как последний обоз с припасами разбомбило, старшина с бойцами на речку ходил. Думал, рыбы наловить, чтобы батальон ноги не протянул с голоду. Но ни тут-то было. Ноябрьские морозы оказались такими, что лед топорами рубить пришлось. Вдобавок, немцы никого к речке не подпускали, насквозь ее простреливая.

— Наловил… — развел руками новый повар, показывая, что ничего необычного не делал. Мол, сладил удочку и пошел к речке ночью, чтобы враг не заметил. Прорубил лунку, из которой и натаскал пескарей с ведерко и карпов штук пять — шесть.

А что было Гвену еще ответить? Не рассказывать же, как было на самом деле. Не поверят ведь, что Лесные дети ему помогали: в прорубленную во льду лунку старый знакомец, бобер, нырял, за немцами совы с воронами следили, матерый кабан помогал улов тащить. Всем досталось.

— И перца где-то раздобыл, во рту аж горит. Прямо по мне, — довольно огладил усы старшина, когда опустошил котелок. — Свое что ли положил? У нас-то давно ничего не осталось. Соли только подмоченной пару горстей…

Гвен сделал вид, что не расслышал вопроса. Нагнулся к одному из бойцов, что со своим котелком за добавкой тянулся. Не скупясь, полный половник самой гущи ему зачерпнул.

Нечего все свои секреты раскрывать, уже понял друид. Не понимают здешние люди еще многого. Вроде бы взрослые, сильные, а простое сложным видят. Рассказываешь им про благодать Живого Леса, а они словно ничего не слышат. Не поймут они и про его поварские премудрости: про жучков-короедов, придающих особую пряность пище; про наросты на дубовых корнях, от которых травяной отвар кислить начинает. Словом, лишнее все это. Правильно говорят, от многих знаний многие печали.

Будет он здесь кухарскую службу нести, да за Зоей приглядывать. В медсанбат ее определили…

Чуть позже, когда поляна опустела и бойцы разбрелись по землянками и постам, у потушенного кострища остались двое. Луна уже скрылась за облаками, оттого лиц совсем не было видно. Угадывались лишь их плотные фигуры: одна в потрепанной фуфайке, другая в командирском полушубке.

— Ты что мне тут мнешься, Сидорчук, как девка на сеновале? У нас с тобой был уговор. Ты мне обо всех разговорах в роте докладываешь, а я забываю про твое кулацкое происхождение, — с угрозой говорил один, сидевший на поваленном дереве. Второй, напряженный, сгорбленный, рядом стоял. — Я, как видишь, свое слово держу. Никому про твоих родителей не рассказывал, в полк не докладывал. А должен был сообщить, что взводный второй роты скрыл сведения о родителях-кулаках. И что, думаешь, тогда случилось бы?

Молчавший боец горбился еще сильнее. Казалось, еще немного, и вообще, в снег свалится.